Изучение китайской классической литературы в России

 
Изучение классической литературы. Синологическое литературоведение как отрасль науки, предметом которой является традиционная литера­тура Китая, т.е. литература с древности по XIX в., возникло в России в конце XIX в. Несколько позже в университетских курсах появилась соответствующая дисциплина — китайская филология. В течение XX в. в России сложилась школа синологического литературоведения, которая по ряду параметров отличается от европейской синологии. Причины это­го явления заложены в особенностях национальной филологической школы, которые, в свою очередь, восходят к специфике традиционной литературы России: наука о китайской литературе долгое время развивалась в рамках отечественной филологии. Это не означало «русификации» представлений о литературном процессе древнего и средневекового Китая. Напротив, ярко выраженная стадиальность литературного развития Китая позволила по-иному взглянуть на русское средневековье и в целом способствовала становлению отечественной медиевистики. Основы русской синологической школы были заложены еще в XVIII в. Ее формированию всегда способствовал стойкий интерес общества к Китаю, который обычно фокусировался на страницах периодических изданий. Уже в XVIII в. в журналах Н.И. Новикова и Я.П. Козельского публи­ковались материалы о Китае, где Китай выступал как положительный пример при обсуждении проблем русской государственности. В этих же журналах появились и первые переводы китай­ской классики — как с французского (перевод Д.И. Фонвизиным трактата «Да сюэ» — «Великое учение»), так и с китайского. Последние (отрывок из «И цзина», «Да сюэ», «Чжун юн») выполне­ны А. Леонтьевым (1716-1786) — сотрудником Азиатского департамента Коллегии иностранных дел, который опубликовал более 20 книг. Среди них: «Китайское уложение», «Китайские поуче­ния», «Китайский мудрец», заметки «О китайском царстве». Тот же Леонтьев издает в 1779 г. «Сань цзы цзин» («Троесловие»), которое служило в традиционном Китае пособием для начального обучения детей. Другой китаевед, З.Ф. Леонтьевский (1799-1874), продолжил ту же общегуманитарную линию: составлял словари, переводил художественную литературу, создавал географические описания, переводил на китайский «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. В 1835 г. он издает повесть «Путешествен­ник» — прозаическое переложение пьесы Ван Ши-фу «Си сян цзи» («Западный флигель»). Русский перевод этого шедевра китайской литературы был осущест­влен почти на 50 лет ранее перевода Ст. Жюльена, изданного в Женеве в 80-е годы. Несколькими годами ранее в альманахе «Северные цветы на 1832 год», из­данном А.С. Пушкиным, был опубликован перевод с китайского отрывка из романа «Хао цю чжуань» («Счастливый брак», XVII в.). Это был первый китай­ский роман, ставший известным в Европе. В том же, 1832 г. появился русский перевод (с французского) этого же романа под названием «Гаю-Киу-чуэнь, или Благополучный брак». Уже в XVIII в., на самом пер­вом этапе создания переводческой школы, в синоло­гии обозначилась следующая проблема, которая будет актуальной до середины XX в.: насколько термино­логический аппарат переводчика и исследователя, от­работанный на западноевропейской культуре, адеква­тен концепциям традиционного Китая. Идеализированный и несколько экзотический образ Китая, который сложился в России не без французского влияния, начал меняться благодаря деятельности Российской духовной миссии в Пекине (РДМ). Особое место в этой деятельности принадлежит главе миссии с 1807 по 1821 г. о. Иакинфу (Н.Я. Бичурин, 1777-1853), который своими переводами из китайских сочинений по истории, географии, философии и отчасти по словесности (впоследствии составив­шими 12 томов) заложил основы страноведения — комплексной науки о Китае. Бичурин публиковал свои переводы в периодике, что обеспечило ему широкую чита­тельскую аудиторию. Его публикации, а также переводческая деятельность З.Ф. Леонтьевского способствовали появлению «китайской темы» в русской литературе (роман-утопия В.Ф. Одоев­ского, ироничные «китайские романы» Сенковского, комедия Полевого), показали новое, кри­тическое восприятие Китая. Уже на этом этапе «журнального» бытия синологии были подняты принципиальные проблемы: о критическом отношении к историческому источнику и коммен­тарию и о возможно тенденциозном характере китайских династийных историй. Заметим, что в следующем веке, в 1929 г., к этой теме обратится В.М. Алексеев в статье «Китайская история в Китае и в Европе» (изд. в 1975 г.). Бичурин понял, что разные области «науки о Китае» требуют специализированных и профессиональных знаний. В истории русского китаеведения его науч­ная деятельность квалифицируется как «бичуринский период». Благодаря тому что члены РДМ составляли и печатали словари, значительно повысился уровень переводов и публикаций по Китаю. Китайско-русские словари, составленные архимандритом Палладием (П.И. Кафаровым; словарь завершен П.С. Поповым в 1888 г.) и епископом Иннокентием (И.А. Фигуровский) (1909), энциклопедически информативны, так как составители стремились дать в словарных статьях наиболее полное представление о культуре Китая. Типологически деятельность РДМ в истории отечественной синологии соответствует «миссионерскому периоду» в становлении западноевропейской науки о Китае.
 
В.П. ВасильевЭтап формирования национальной китаеведческой школы связан с деятельностью В.П. Василье­ва (1818-1900). Его вклад в отечественную синологию заключается в создании методологически нового подхода к тексту и комментарию, который сам В.П.Васильев определил как «усвоение собственных воззрений в тех фактах, которые передают китайцы». Им была заложена крити­ческая тенденция в изучении текста и осознана важность создания генеральной концепции раз­вития литературы. В какой-то мере он воплотил эту идею в системном курсе истории китайской литературы, который вошел как «Очерк истории ки­тайской литературы» во «Всеобщую историю лите­ратуры» (1880), издававшуюся, в частности, В.Ф. Коршем, и тогда же вышел отдельным изданием. Это была первая в мире история китайской литературы. В этом «Очерке» В.П. Васильев знакомит читателя с хрони­кой «Вёсны и осени» («Чунь цю»), с «Книгой песен» («Ши цзин») и «Книгой преданий» («Шу цзин»), а также с именами основных поэтов, прозаиков и дра­матургов. Произведения литературы рассматриваются им в исторической перспективе смены династийных домов. Васильев включает в «Очерк» простонародную литературу на разговорном языке (к примеру, популярный в Китае, но малоизвестный исследователям жанр стихотворного романа — таньцы). Именно с Ва­сильева начинается традиция пристального интереса к народной литературе и фольклору. Он явился осно­вателем традиции изучения «Книги песен» — «шицзиноведения», а его работа 1882 г. «Примечания на тре­тий выпуск „Китайской хрестоматии“. Перевод и толкования „Ши-цзина“» не потеряла своей акту­альности и по сей день. Научная индивидуальность ученого особенно ярко проявилась при анализе конфуцианства и буддизма — традиционных мировоззренческих систем Китая. Его книга «Буддизм, его догматы, история и литература» (ч. I. СПб., 1857; ч. III. 1869) будет названа позже В.М. Алексеевым едва ли не самой достойной из всех книг о буддизме на европейских языках. Изучение китайской литературы в конце XIX в. формировалось в рамках университетских курсов. В.П. Васильев публикует «Материалы по исто­рии китайской литературы» и «Китайскую хрестоматию...» в трех выпусках-томах: в 1868 г. — вып. I. Китайские пословицы. Повести из Ляо Чжая и др.; вып. III. Китайские классики: «Ши цзин»; в 1884 г. — т. II. «Лунь юй». В эти же годы он издает дополнения к хрестоматии — «Примечания...», куда включает пословицы, анекдоты, «Домашние замечания императора Кан-си», «Историю военных действий» и даже материал «О сношениях Китая с Россией». Составление сборников текстов с переводом и комментарием было популярной формой подготовки студентов-филологов и одновременно служило формой первой публикации переводов. Подобную работу вели и ученики В.П. Васильева. Так, А.О. Ивановский издал курс лекций и «Китайскую хрестоматию, изданную для руководства студентов восточных языков» (1889), где высказал идею, ставшую базовой для русской синологии, — о широком понимании состава литературы в Китае, которую он назвал «изящной словесностью». Эта идея звучит и в другой его работе — «Изящная словесность у китайцев, их повести, роман и драма» (1890). Впоследствии термин «изящная словесность» стал применяться преимущественно для обозначения функциональных и литературно-философских жанров, относимых к высокой литературе (вэнь, гувэнь). Форми­рование синологического литературоведения шло параллельно с собиранием книжных фондов, их описанием и систематизацией. Сохранились каталоги и описания книг П.И. Каменского и С.В. Липовцова: «Каталог Китайским и Японским книгам, в Библиотеке Императорской Академии Наук хранящимся...» (1818). Традиция собирания и описания книжных фондов продолжается до наших дней и составляет особое библиографическое направление в отечест­венной синологии.
 
Понимание единого характера традиционной культуры Китая и особого значения литературных традиций прежде всего обусловило интерес к мифологии. В самом Китае мифологии как системной науки не было даже в начале XX в. Первой в России и первой в мире работой по китайской мифологии была книга С.М. Георгиевского «Мифические воззрения и мифы китай­цев» (1892), для которой характерно не только темати­ческое исследование мифа, но и стремление показать корни первобытного мифотворчества. В ней особо выделяется лингвистический аспект, который впослед­ствии был забыт и только отчасти возрожден в работах 80—90-х годов XX в. (Г.Г. Стратанович, Э.М. Яншина, ЦГЦ Б.Л. Рифтин, М.Е. Кравцова). Также оказался забытым и тезис о связи мифа с астрономией. Не свободная от недостатков, книга Георгиевского тем не менее не утратила своего значения. Она явилась предтечей ри­туально-мифологического направления в синологии.
 
Другой новаторской работой по мифологии была небольшая статья H. Мацокина «Мифические императоры Китая и тотемизм» (1917).

 

Этап синологического страноведения XIX в. показал, что китайская культура, в том числе и художествен­ная, — единая система, которая может изучаться только комплексно, что, в свою очередь, способствовало формированию культурологического метода в литера­туроведении. В науке утвердилась концепция о ши­роком составе письменной литературы в периоды древности и средневековья, включавшей не только исторические и философские памятники, но и простонародные жанры. Для начала XX в. одним из актуальных вопросов синологии оставался вопрос о квалификации предмета литературоведения, определении состава традиционной литературы и выработке терминов, которыми можно было адекватно описать ее: ведь специфика традиционной литературы в том, что она выработала свой собственный терминологи­ческий словарь и свою собственную литературную систему, не совпадаю­щую с представлением европейца о художественной литературе и ее границах. Концепция литературы не могла быть заимствована из традиционной китайской литературы, где под литературой понимались преимущественно обрядовые и функциональные жанры. Она не могла быть заимствована из западноевропейского литературоведения, термины которого — belles-lettres, fiction, prose artistique — не передавали жанрового своеобразия традиционной литературы Китая. В русской синологии для обозначения феномена китайской традиционной литературы древности и раннего средневековья был предложен термин «словесность» или «изящная сло­весность». Он явился удачным эквивалентом китайского термина вэнь, которым определялась бессюжетная проза Китая, представляющая собой совокупность жанров с ярко выраженной функциональной направленностью. Для русского читателя в термине объединялись как бел­летристика, так и функциональные жанры, которыми была представлена древняя и средневе­ковая литература России.
 
В.М. АлексеевНовый этап в изучении традиционной литературы Китая связан с деятельностью акад. В.М. Алексеева (1881—1951). Он вывел синологию за пределы университетских стен, придав ис­следованиям академический характер. С еще большей энергией, чем В.П. Васильев, он отдается идее создания труда, который бы системно описывал китайскую литературу и «отходил бы от школьного учебника». Он настаивал на отношении к китайской культуре как к самобытной, не измеряемой европейскими мерками, имея в виду непродуктивность использования терминов европейского литературоведения при переводе основных концептуальных понятий традицион­ного Китая. В противоположность В.П. Васильеву он уделял большое внимание традиционному комментарию. Поняв, что изучать традиционную литературу вне традиционной эстетической мысли Китая невозможно, он начал свою научную и литературную деятельность с перевода и исследования трактата Сыкун Ту (837—908) «Ши пинь» («Категории поэтических произведе­ний»). В 1916 г. эта большая работа была издана под названием «Китайская поэма о поэте. Стансы Сыкун Ту...» Алексеев был автором двух очер­ков «Китайская литература» (1920, 1940), соответство­вавших университетскому курсу по изучению китай­ской литературы (в университетах Западной Европы подобный курс не читался даже в 50-е годы). Он от­носил себя к сторонникам нового направления в си­нологии, «подчиненного общей филологической науке», особо подчеркивал комплексный характер си­нологии и даже мечтал создать теорию «китайского культуркомплекса», тесно связанного с иероглифиче­ским языком. Алексеев предугадал многие теоретиче­ские концепции будущей филологической науки, в частности проблему традиции (он говорил о «стаби­лизации литературного процесса»), а также углубил концепцию состава литературы и теоретически под­крепил ее своими исследованиями по традиционной теории словесности. Алексеев впервые в синологии применил метод компаративистики (прообраз буду­щей типологии), который позволил ему определить историческое место китайского писателя или памят­ника в мировой литературе. Эта тема разрабатывалась в статьях-этюдах 40-х годов «Римлянин Гораций и ки­таец Лу Цзи о поэтическом мастерстве», «Француз Буало и его китайские современники о поэтическом мастерстве» и в ряде других работ.
 
В.М. Алексеев заложил основы национальной переводческой школы и явился основоположником теории художественного перевода с ки­тайского. Первые поэтические переводческие опыты в России, впослед­ствии весьма скептически оцениваемые, были предприняты еще в на­чале XX в. (например: Свирель Китая. СПб., 1914). Теоретические проблемы художественного перевода рассматривались в упоминавшейся «Китайской поэме о поэте», и этой же теме посвя­щены многие работы Алексеева, в том числе «Новый метод и стиль переводов на русский язык китайских древних классиков». Ляо Чжай. Лисьи чарыЕго прозаические переводы новелл Пу Сун-лина (псевдоним Ляо Чжай) «Лисьи чары» (1922), «Монахи-волшебники» (1923), «Странные истории» (1928), «Рассказы о людях необычайных» (1937), а также произведений бессюжетной прозы в сборнике «Китайская классическая проза» (1958) открыли китайскую литературу русскому читателю. В области перевода много работал Ю.К. Щуцкий. В 1923 г. вышла составленная им «Антология китайской лирики VII—IX вв. по Р. Хр.». Антология была издана в значительно меньшем объеме, чем предполагалось (небольшая книжечка вместо пяти томов), но она сыграла роль творческой лаборатории, в которой испытывались принципы перевода с китайского, провозгла­шенные Алексеевым в Предисловии к ней. Много материалов и особенно переводов публико­валось в журнале «Восток» (полное название: «Восток. Журнал литературы, науки и искусства»), а также в известном одноименном сборнике «Восток» (сб. 1. «Литература Китая и Японии». М.-Л., 1935). В.М. Алексеев был первым, кто начал изучать народную культуру и фольклор, широко известны его работы по народной картине нянь хуа (среди них: «Китайский фольклор и китайская народная картина», 1935; «Китайская народная картина. Духовная жизнь старого Ки­тая в народных изображениях», 1966). «Алексеевский» период в синологическом литературове­дении явился завершением традиционной школы, которая в основном была сосредоточена на изучении классики — канонических памятников и хрестоматийно крупных имен. Этот этап ознаменовался созданием переводов двух канонических книг из «Шестикнижия», которые были изданы много позднее: «И цзин» («Книга перемен») в переводе Ю.К. Щуцкого (1960) и «Ши цзин» («Книга песен») в переводе А.А. Штукина (1957). Результатом этого этапа явилось созда­ние концепции традиционной литературы и определение ее места в мировом литературном процессе методом компаративистики. В этот период были заложены основы корпуса термино­логического словаря описания китайской словесности. Уже во времена В.М. Алексеева начался процесс дифференциации того междисциплинарного феномена традиционной гуманитарной науки, который было принято называть филологией, на от­дельные дисциплины. В синологии выделяются: филосо­фия, эстетика, теория литературы и искусства, мифология, фольклористика, текстология, литературоведение, лингви­стика. Ученые специализируются на изучении отдельных видов литературы, жанров, отдельных писателей и даже произведений. Значительно увеличивается объем фактиче­ской информации, доступной ученому, но одновременно из науки уходит понимание целостности культуры и литерату­ры Китая и их цивилизационной уникальности. Восприятие китайской литературы в контексте мирового литературного процесса на первых порах привело к перенесению приемов общего литературоведения на китайский материал, что затрудняло выработку концепций архаической, древней и средневековой литератур как особых стадиальных явлений литературного процесса.
 
Л.Н. МеньшиковВ наибольшей степени это продемонстрировали послевоен­ные годы, когда в русской литературе и литературоведении господствовали идеи тотального реализма, а в философии и эстетике — тотального материализма и марксизма-ленинизма. Отражением подобных концепций явилась антологическая книга Л.Д. Позднеевой «Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая» (1967). Концепция реализма, перенесенная на памятники древней и средневековой литературы, способствовала забвению многих продуктивных идей, высказанных ранее, и размыванию складывающегося терминологи­ческого словаря описания, поскольку квалификации вроде «народный поэт», «феодальная литература», «литература аристократических верхов и угнетенных низов» были не более чем абстрактными определениями. В синологии возникли соответствующие концепции генезиса литературных явлений и соответствующие квалификации литературных фактов. К примеру, Цюй Юань (340—278 гг. до н.э.), поэт-жрец, становился «первым народным поэтом» Китая, мифологический рассказ III—VI вв. — «воплощением фантазии народа», архаичная новелла династии Тан (618—907) — «реалистическим рассказом». Подобные идеи отражены в работах Н.Т. Федоренко (1956), О.Л. Фишман (предисловие к «Танским новеллам» 1955 г.), Л.З. Эйдлина (раздел классической литературы в кн.: Сорокин В.Ф., Эйдлин Л.З. Китай­ская литература... М., 1969). Проблема литературного процесса снималась сама собой или же рассматривалась как «углубление реализма». Подобная ситуация в синологии сложилась отчасти потому, что в 50-е годы в КНР формировалась своя филологическая школа, развивавшая не без советского влияния сходные идеи в литературоведении, правда, марксизм-ленинизм был допол­нен идеями Мао Цзэ-дуна, а концепция «всеобщего и вечного реализма» — романтизмом. Для китайского литературоведения стали типичны высказывания: «основы мифа — это реализм, а его форма — романтизм». Отечественная синология стала ориентироваться на китайскую филоло­гию в отношении не только источников, что естественно, но и идей. Но эта же ситуация привела к «переводческому ренессансу» и необычайно возросшей популярности китайской литературы в России. Были переведены основные романы средневекового Китая — «Троецарствие» Ло Гуань-чжуна, «Речные заводи» Ши Най-аня, «Сон в красном тереме» Цао Сюэ-циня и другие основные драматические и поэтические произведения. «Переводчик с китайского» становится профессией (В. Панасюк, Л. Черкасский, Л. Эйдлин, Г. Ярославцев и др.). По подстрочникам ра­ботали известные поэты, например: А. Ахматова, А. Гитович, А. Адалис, А. Штейнберг. В пере­водной литературе был достигнут высокий профессиональный уровень, который стал нормой для переводов с китайского. В этот же период создаются и разные течения в переводческой прак­тике: некоторые, к примеру Л.З. Эйдлин, предлагают переводить стихом без рифмы, другие — Б.Б. Вахтин, Л.Е. Черкасский, Г. Ярославцев — настаивают на рифме. Активная переводческая деятельность китаистов способствовала введению в сферу литературоведения новых имен и но­вых памятников, что выразилось в новом качестве иссле­дований и привело к формированию новых направлений в науке. Изучению китайской литературы и культуры не­мало способствовало создание 4-томного «Большого ки­тайско-русского словаря» коллективом китаистов под ру­ководством и редакцией И.М. Ошанина (1983—1984). Уже в 60-е годы в некогда целостном «страноведческом» лите­ратуроведении обозначилось несколько направлений:
 
1)  историко-литературное, исследующее генетические истоки явлений литературы, проблемы взаимосвязи миро­воззрения — базовых идей конфуцианства, даосизма, буд­дизма — и литературы. Направление сочетает «портретное описание» деятелей литературы с культурно-историче­ским исследованием текста;
 
2)  ритуально-мифологическое, сочетающее исследование обряда с мифологическим литературоведением и рассмат­ривающее миф как нарратив;
 
3)  фольклорное, включающее изучение как устного и пись­менного фольклора и его жанров, входящих в состав лите­ратуры (сказ-шошу, пинхуа, хуабэнь), так и влияния фольклора на литературу и обратного влияния письменной литературной традиции на фольклорное творчество;
 
4) теоретическое — как исследующее традиционную теорию литера­туры, теорию традиционных искусств и драмы, так и разрабатывающее теоретические проблемы литературного процесса в Китае;
 
5) текстологическое, связанное с описанием и научной публикацией письменных памятников, в том числе литературы. Это особое направление в течение полувека возглавлял Л.Н. Меньшиков.
 
Н.И. КонрадВ синологическом литературоведении шел процесс освоения общих теорий литературоведения при одновременном стремлении найти собственные парадигмы культуры и литературы Китая. В наибольшей степени эта ситуация проявила себя в спорах о «Возрождении в Китае». В работе Н.И. Конрада «Запад и Восток» (1966) была выдвинута идея типологических параллелей между литературами Востока и Запада, и одной из этих параллелей стало Возрождение. Концепция развивалась на материале китайской средневековой словесности и в тех рамках, которые на том уровне изучения материала были ученому доступны. Основная аргументация тезиса строилась на полемических произведениях (написанных в жанрах бессюжетной прозы) Хань Юя (768— 824), который был инициатором «возвращения к древности» (фу гу). В истории китайской лите­ратуры это была попытка воссоздания стилевых норм в духе древней словесности (гувэнь), созданной философами и историками династий Цинь и Хань. Другой аргумент тезиса осно­вывался на беллетристической прозе эпохи Тан — так называемой танской новелле, достаточно архаичной, во многом еще фольклорной литературной форме, языком которой был классиче­ский письменный язык вэньянь. Как известно, итальянское Возрождение, которое у Н.И. Кон­рада было моделью для идеи «Возрождения на Востоке», базировалось на принципах гуманизма, а в литературе — на новой итальянской новелле, языком которой был разговорный язык. Ни идеи Хань Юя, возрождающие классическое конфуцианство, ни движение «возвращение к древности», ни танская новелла, героями которой часто были волшебные существа (недаром она называется чуаньци — «повествование об удивительном»), — ничто не могло быть типоло­гической аргументацией в пользу существования «Возрождения в Китае» в IX в. Развернувшаяся полемика не решила этой проблемы, с одной стороны, из-за от­сутствия концепции цивилизационных моделей в литературах Востока, с другой — по причине недостаточно разработанной идеи типологических параллелей литературного процесса.
 
Мифология. Активное исследование мифа в синологии наметилось уже к 60-70-м годам XX в.: сказался интерес к мифологии в самом Китае и в западной синологии, зародившийся еще в 20-е годы. В России сложилось несколько направ­лений в изучении мифа — от этнографического подхода до исследования отдельных памятни­ков. Н.Т. ФедоренкоОдна из первых работ по мифологии принадлежит Н.Т. Федоренко — статья «Тематическое своеобразие китайской мифологии» (1967). Попытка дать структурные контуры китайского мифа как целостного явления культуры была сделана И.С. Лисевичем в статье-докладе «Мо­делирование мира в китайской мифологии и учение о пяти первоэлементах» (1969) и в статьях «Пространственно-временная циклизация мифов о культурных героях» и «Древнекитайские представления о космогенезе» (1998). Характерной особенностью русской мифологической школы было стремление рассматривать проблему комплексно. Так, космогонической симво­лике мифа и его месте в орнаменте посвящена статья Л.П. Сычева «Китайский декор как часть единой системы космогонических символов» (1977). Археологическое направление в мифоло­гии представлено работами В.В. Евсюкова, основная из которых — «Мифология китайского неолита» (1988). Э.М. Яншиной принадлежит раздел «Мифология» в книге «Литература Древнего Востока» (1971), перевод «Шань хай цзина» («Каталог гор и морей», 1977), монография «Форми­рование и развитие древнекитайской мифологии» (1984), в которой автор особо останавливается на солярных и лунарных мифах и отдельных мифологических мотивах (богоборческих, отделения неба от земли и т.п.). В 1980 г. была опубликована статья этнографа Г.Г. Стратановича «Фуси» (об этимологии имени Фу-си), возрождающая традиции лингвистического анализа ми­фа. В 1979 г. вышла книга Б.Л. Рифтина «От мифа к роману...», с которой начинается мифологическое литературоведение в России. Большое значение для изучения китайской мифологии имела двухтомная энциклопедия «Мифы народов мира», в издании которой принимали участие китаисты Б.Л. Рифтин, Л.Н. Меньшиков, Э.С. Стулова, С. Кучера. Мифологическое литературоведение стало составной частью исследования истоков сюжетосложения и нарратива, становления портретного описания в литературе.
 
Фольклор. Обращение к мифологии вело к исследованиям фольк­лора, так как именно в фольклоре мифологический нарратив становится словесным искусством. Изучение фольклора началось еще в 50-е годы, вначале по отдельным сюжетам, впоследствии по общим проблемам. В эти годы обсуждается проблема генезиса и взаимодействия письменных форм литературы и фольклора, издаются переводы фольклорных текстов — «Эпические сказания народов Южно­го Китая» (1956) и «Китайские народные сказки» (1957, 1959, 1972). Изучение китайских сказок в сравнении с русскими впервые начал Б.Л. Рифтин в статье «О чертах национальной специфики китайских народных сказок» (1957). Не без влияния отечественной фольклористики в синологическое литературоведение пришли более точные методы анализа, поскольку фольк­лористика является весьма формализованной наукой со сложившейся методикой описания сюжета и мотива. Дунганские народные сказки и преданияВлияние новой для синологии методологии обнаруживается в публикации «Дунганские народные сказки и предания» (1977), в разделе которой «Источники и анализ сюжетов дунганских сказок» Б.Л. Рифтин исследует мотивы этих сказок в сопоставлении с ки­тайским материалом, пользуясь каталогами сюжетов мирового фольклора Аарне—Томпсона и китайской сказки В. Эберхарда. В этой работе исследователь выступил и как собиратель живого фольклора дунган. В 90-х годах он собирал мифы и предания тайваньских аборигенов и написал книгу на китайском языке «От мифа к быличке. Сравнительное исследование мифов и сказок аборигенов Тайваня» (Тайчжун, 1998; доп. изд. Пекин, 2001). Изучение фольклора по­казало, что письменный вариант фольклорных сюжетов такая же неотъемлемая часть китайской средневековой литературы, как мифы — древней; выявившееся соотношение «фольклор-лите­ратура» стало служить основанием при определении стадиальности сюжета и образа и позволило рассматривать средневековую литературу как особый период литературного процесса. В науке возникло фольклористическое литературоведение и был поставлен вопрос об обратном влиянии письменной литературы на стихию устного творчества. Впервые эта проблема была исследована Б.Л. Рифтиным в работе 1970 г. «Историческая эпопея и фольклорная традиция в Китае (Устные и книжные версии „Троецарствия“)». Сравнивая роман «Троецарствие» с существующими запи­сями сказов по роману, он показал, какие части сюжета были перенесены из истории или других письменных источников, а какие принадлежали ав­тору романа и сказителям.
 
Изучение фольклора (его устных и письменных форм) способствовало расширению представлений о географических пространствах взаимодействия ли­тератур Китая и Монголии, Китая и Кореи, Китая и Вьетнама, вследствие чего в синологии наметилась тенденция к созданию сравнительной фольклористи­ки. Так, Б.Л. Рифтин в 70-е годы записывает повест­вования монгольских сказителей хурчи (исполните­ли сказов на сюжеты китайских романов) и ставит вопрос о судьбе китайского романа в Монголии (см., например, соответствующие статьи в сб.: Литератур­ные связи Монголии. М., 1981). Кроме преданий са­мих китайцев он анализирует предания дагурские, солонские, народов и и бай в статье «„Путешествие на Запад“ и народные предания» (опубл. в кн. на кит. яз.: Рифтин о китайской классической прозе. Тай­бэй, 1997). Изучению традиции буддийского народ­ного повествования в книжной литературе посвяще­ны работы Л.К. Павловской. В детальном анализе ее трудов «Заново составленное пинхуа по истории Пя­ти династий» (1984) и «Шихуа о том, как Трипитака Великой Тан добыл священные книги» (1987), сопровождающем полный перевод обоих произведений, Павловская определяет их как «народный роман», возводит истоки образа одного из главных героев, Сунь У-куна, к «Рамаяне», а также доказывает связь сюжетов «Шихуа...» и «Путешествия на Запад» У Чэн-эня. Исследованию системы жанров китайской просто­народной литературы посвящена монография Н.А. Спешнева «Китайская простонародная литература. Песенно-повествовательные жанры» (1986); в работе, богато ил­люстрированной текстами, создается панорамная картина становления этого вида искусства.
 
Проза. Активное исследование древней прозы, в состав которой кроме беллетристики — древ­них повестей и жизнеописаний, представляющих собой обработку исторических свидетельств, входят исторические «жизнеописания» Сыма Цяня (145? — ок. 86 гг. до н.э.), философские и религиозные притчи, началось в 60-е годы XX в. Древнему периоду китайской литературы посвящен ряд работ Л.Д. Позднеевой: статьи «Проблема источниковедческого анализа древ­некитайских философских трактатов» (1958) и «Ораторское искусство и памятники древнего Китая» (1962), сборник переводов «Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая» (1967). Бамбуковые страницыВ какой-то мере отражением тех же идей и одновременно новых подходов к изучению лите­ратуры древнего Китая стали работы Л.Е. Померанцевой: «Ораторское искусство и философ­ские школы» (1971), «Поздние даосы о природе, обществе и искусстве („Хуайнань-цзы“ — II в. до н.э.)» (1979), «Человек и природа в „Хуайнань-цзы“ и художественный стиль эпохи» (1983). Исследовательскую работу в области древней литературы стимулировало издание памятников древней прозы в серии «Библиотека всемирной литературы». Популярным обобщением всего, что было сделано и переведено, являются «Древние памятники китайской литературы» Н.Т. Федоренко (1978) и статья Н.И. Конрада «Древнекитайская литература» для 1-го тома «Ис­тории всемирной литературы» (1983). Особое место в изучении древней словесности принад­лежит исследованиям и переводам памятников философской прозы (см.: Древнекитайская философия. Собрание текстов в двух томах. М., 1972—1973). Исследовательской работе немало способствовали издания антологий древнекитайской литературы: «Пурпурная яшма» (1979), «Из книг мудрецов» (1987), «Бамбуковые страницы» (1994).
 
Литературоведы-медиевисты заявили о себе в российской синологии уже в 60-е годы. Станов­лению медиевистики способствовали исследования по мифологии и фольклору, так как в них была описана первооснова литературы средневеко­вого Китая, существовавшая в этой литературе вплоть до XVI в. По глубине воплощения в произ­ведениях этой фольклорно-мифологической основы стали определять исторические стадиальные пласты в эволюционном развитии литературы, учитывая тип фольклорного сюжета и фольклорность образа глав­ного героя, характер выражения авторского начала и язык текста, хотя лингвистическое направление в литературоведении — изучение формирования письменного литературного языка (вэньянь), кроме работ С.Е. Яхонтова («Письменный и разговорный китайский язык в VII—XIII вв.», 1969; «Грамматика китайских стихов», 1974), так и не обозначилось.
 
Переводы из прозы III—VI вв. А.А. Тишкова, В.А. Панасюка, Л.Н. Меньшикова, К.И. Голыгиной, В.Т. Сухорукова, Б.Л. Рифтина, Л.Г. Егоровой, И.С. Лисевича показали, что в синологию введен ра­нее малоизвестный пласт китайской литературы — «рассказы о духах» (чжигуай сяошо). Если в китайском литературоведении «рассказы о духах» определялись только как жанр, появившийся в исторически опре­деленное время: «проза Шести династий» (лю-чао сяошо), в западном — как новелла или фантастический рассказ, то в русской синологии на основании описываемой реальности они получили определение «былички» и «мифологический рассказ». Термины были заимствованы из арсенала отечественной фольклористики, что говорит не только о том, что становление русской школы синологии происхо­дило в тесном контакте с отечественным литературоведением, но и об освоении типологических методов исследований. «Рассказы о духах» подробно исследованы в работе К.И. Голыгиной «Китайская проза на пороге средневековья. Мифологический рассказ III—VI вв. ...» (1983). К анализу текстов, сюжетов и мотивов автор впервые в синологическом литературоведении привлекла материалы по этнографии (свадебному и похоронному обряду), а также вычленила «реликтовые следы» в литературном тексте более позднего времени (последнее важно для определения роли традиции в литературном процессе).
 
Исследование средневековой новеллы Китая жанра чуаньци («повествования об удивительном») было начато Л.Д. Позднеевой (канд. дис. «„Повесть об Ин-ин“ Юань Чжэня (История сюжета)», 1946) и О.Л. Фишман (послесловие к «Танским новеллам», 1955) и продолжено И.И. Соколовой (статья «Танская новелла» во 2-м томе «Истории всемирной литературы», 1984) и К.И. Голы­гиной («Новелла средневекового Китая...», 1980). Введенный в науку материал о китайской новелле средневековья позволил уточнить проблему взаимосвязей историко-культурных регионов, в данном случае Дальнего Востока, и показать роль единого литературного языка в становлении жанровой системы в Корее, Японии, Вьетнаме.
 
Исследования по древней и средневековой литературе привели ученых к выводу о связи литера­турного явления с цивилизационным типом культуры. Эта тема наиболее подробно рассмотрена в книге К.И. Голыгиной «„Великий предел“: Китайская модель мира в литературе и культуре» (I—XIII вв.) (1995), в которой автор рассматривает эволюцию художественного мира прозы в свя­зи с изменением представления о мире-космосе.
 
К сожалению, исследования по жанрам бессюжетной прозы, составляющим вэнь — «изящную словесность», немногочисленны, хотя именно эти жанры (послания, надписи, жизнеописа­ния, путевые заметки и др.) связывались в традици­онном сознании китайцев с «высокой литературой» и именно они показывают идеологические процес­сы, которые происходили в обществе и литературе древности и раннего средневековья. В 1971 г. в своей «Теории изящной словесности...» К.И. Голы- гина предложила идею функционально-утилитар­ной направленности жанров бессюжетной прозы, и впоследствии именно отсутствие функции стало рассматриваться в качестве едва ли не основного признака произведений беллетристической прозы и их неутилитарной предназначенности, а следова­тельно, и сознательной установки литератора на со­здание художественного произведения — для теории медиевистики весьма принципиальный тезис.
 
Очерк «Поэзия и бессюжетная проза» в 3-м томе «Истории всемирной литературы» (1985) принадле­жит В.Ф. Сорокину; подробному анализу идей Хань Юя и его прозе посвящена работа В.Ф. Гусарова «Не­которые положения теории Пути Хань Юя» (1972); жанровому исследованию произведений бессюжет­ной прозы, называемой гувэнь («словесность древ­него стиля»), — статья К.И. Голыгиной («Анализ жанровой формы...», 1973). В этот период жанры буддийской литературы в Китае вызывают интерес синологов. Так, жанру буддийской притчи посвящена работа 1986 г. И.С. Гуревича и Л.Н. Меньшикова «Бай юй цзин (Сутра ста притч)». Об особой форме литературного творчества — цзацзуань пишет И.Э. Циперович («О жанре китайских изречений цзацзуань...», 1969).
 
В синологическую медиевистику прочно входит тезис о том, что средне­вековая литература Китая никогда не порывает с фольклорным восприя­тием мира и многие ее жанры создаются на стыке письменной литературы и фольклора. В науке идет постоянный процесс поиска адекватных терминов, что в конечном счете способствует более точному определению феномена китайской литературы в общемиро­вом литературном процессе. В синологии утверждаются термины: «новелла», а не просто «рас­сказ», чем подчеркивается знаковый характер повествования и его высокая сюжетная структу­рированность; «народная книга» и «народный роман» — для переходных литературных форм от сказа к письменной литературе; «повесть» и «многоглавный роман» — для характеристики ти­пично средневековых больших повествовательных и романных форм; «мифологический рас­сказ», «быличка» — для рассказа III—VI вв. Этих терминов не было ни в западном ни в китай­ском литературоведении. Китайское литературоведение использовало традиционную систему обозначения жанров (чуаньци, хуабэнь, сяошо, цзацзуань) или создавало малоудачные кальки, где «рассказ» — это «малое повествование», а «повесть» — «длинное повествование», что затрудняло создание теории традиционной литературы в Китае.
 
Исследование средневековой повести хуабэнь началось в 60-е годы. Оно заключалось как в анализе и описании отдельных памятников, так и в создании теории жанра. Необходимость теоретического осмысления повести диктовалась тем, что термин «повесть» — не самый удач­ный, так как не передает специфики жанра, возникшего как письменная фиксация устного сказа. Одной из первых работ была книга А.Н. Желоховцева «Хуабэнь — городская повесть...» (1969), в которой описаны основные памятники, поднят вопрос о сунском сказе и сказителях и проведены типологические параллели с русской повестью XVII в. Жанровые особенности повести XVI—XVII вв. хуабэнь и ни хуабэнь (авторские произведения, которые сознательно ими­тировали сказительские приемы и внешнюю форму повести хуабэнь) описаны в серии статей Д.Н. Воскресенского, выпустившего также не­сколько сборников переводов этих повестей. Автор предложил для ряда хуабэнь термин «плутовская по­весть», определяя этим новый диапазон прозы. Исследование китайского романа в России пред­варялось переводами основных произведений этого жанра, выполненных: В.А. Панасюком («Троецарствие», «Сон в красном тереме», «Возвышение в ранг духов», «Сказание о Юэ Фэе», «Трое храбрых, пятеро справедливых»), А.П. Рогачевым («Речные заводи»; «Путешествие на Запад» — совместно с В.С. Колоколовым), В.С. Манухиным («Цзинь, Пин, Мэй»), Д.Н. Воскресенским («Неофициаль­ная история конфуцианцев»), В.И. Семановым («Путешествие Лао Цаня», «Цветы в море зла»), О.Л. Фишман и др. («Цветы в зеркале»). Период XVII—XVIII вв. в истории Китая квалифицируется как новое время, в литературе — как эпоха Про­свещения. Термин был предложен О.Л. Фишман и обоснован в ее книге «Китайский сатирический роман...» (1960), где ведущий литературный жанр эпохи — роман — был определен как просветительский. Идею поддержали Л.Д. Позднеева, Н.М. Устин, О. Лин-лин, В.С. Манухин, однако многие предпочитали говорить не о Просвещении, а о просветительских тенденциях (Д.Н. Воскресенский).
 
Воскресенский Д.Н. Дитературный мир средневекового КитаяАнализ идеологических процессов, мировоззренческих и религиозных систем, социальных институтов стал неотъемлемой частью работы ученых, занимающихся романом этого типа. Роман, ярко выписывая социальную проблематику своего времени, впервые в истории китайской литературы отразил личность автора. Д.Н. Воскресенский создал осо­бый жанр научного исследования, цель которого — создание психоло­гического образа творческой личности в литературе. В цикле статей он отразил буддийские и даосские мотивы романа, утопические мотивы прозы, концепцию индивидуальности в тра­диционной культуре, особенности жанра многоглавного романа и его место в культуре. Ему принадлежат статьи-эссе о писателе и драматурге Ли Юе, самой яркой и самобытной фигуре XVII в. (1994), и о Цао Сюэ-цине — авторе романа XVIII в. «Сон в красном тереме» (1995). Изучение романа, особенно авторского, заставило исследователей расширить диапазон опре­делений этого жанра, для которого термин «просветительский» был слишком узким. Появля­ются термины: «роман-эпос» для «Путешествия на Запад»; «бытовой», «сага о „большой семье“» для «Сна в красном тереме»; «роман нравов» для «Цзинь пин мэй» и «эпопея» для «Троецарствия». Исследователи жанра и переводчики романа — Д.Н. Воскресенский («Неофи­циальная история конфуцианцев», «Подстилка из плоти»), Н.Е. Боревская («Плавание Чжэн Хэ по Индийскому океану»), С.В. Никольская («Путешествие на Запад»), Б.Л. Рифтин («Трое­царствие», «Цзинь пин мэй») — дали детальное представление о классическом китайском романе. Раскрытию символики китайской культуры в романе посвящены работа Л.П. Сычева «Традиционная символика вещей и имен...» (1970) и книга Л.П. Сычева и В.Л. Сычева «Китай­ский костюм... » (1975).
 
Другое направление китайской прозы нового времени — проза «записок» (бицзи) — рассматри­вается в работе О.Л. Фишман «Три китайских новеллиста XVII—XVIII вв.: Пу Сун-лин, Цзи Юнь, Юань Мэй» (1980). Появлению этой книги предшествовали ее переводы произведений Цзи Юня (1974) и Юань Мэя (1977). Используя статистические методы, она сопоставила рас­сказы трех новеллистов, реконструировала сюжеты в аспекте системы народных верований и квалифицировала их как устойчивые и «международные». Традиция исследования прозы Пу Сун-лина, начатая еще В.М. Алексеевым и Б.А. Васильевым («Древние источники Ляо Чжая», 1931), была продолжена в обобщающей книге Н.М. Устина «Пу Сунлин и его новеллы» (1981).
 
Поэзия. Исследование древней поэзии началось с «Ши цзина» («Книга песен») в конце XIX в. — с мо­мента появления работы В.П. Васильева «Примечания на третий выпуск „Китайской хрестоматии“. Перевод и толкования „Шицзина“» (1882). Он едва ли не первый в мире решился отбросить традиционный комментарий и стал рассматривать «Ши цзин» как памятник народ­ного творчества. В.М. Алексеев в статье «Предпосылки к русскому переводу китайской древней канонической книги „Шицзин“ („Поэзия“)» (1948), указал на боль­шое художественное значение памятника. А.А. ШтукинПолный пе­ревод памятника, выполненный А.А. Штукиным, был издан в 1957 г. с послесловием Н.Т. Федоренко. Одновременно вышло сокращенное издание с предисловием Н.И. Конрада и послесловием А.А. Штукина, разъяс­няющим принципы перевода. Книга Н.Т. Федоренко «„Шицзин“ и его место в китайской литературе» вышла в 1958 г. В 70—80-е годы были опубликованы труды Б.Б. Вахтина («Заметки о повторяющихся строках в „Шицзине“», 1971), Е.А. Серебрякова («Лирические песни „Шицзина“ в интерпретации конфуцианских комментаторов», 1985) и И.С. Лисевича («„Великое Введение“ к „Книге песен“», 1974; «Литературная мысль Китая на рубеже древности и средних веков», 1979). В 90-е годы к «Ши цзину» обратилась М.Е. Кравцова: в ее книге «Поэзия Древнего Китая...(1994) памятнику посвящен специальный раздел. В последние годы в оте­чественном «шицзиноведении» отмечены новые концептуальные поиски, суть которых — в рассмотрении памятника в контексте других канони­ческих книг и традиционного комментария, а также в аспекте мифологии и обряда. Б.Б. ВахтинОсобое внимание при изучении древней поэзии уделяется такому жанру, как чу цы — «чуские строфы». К творчеству Цюй Юаня обращались В.М. Алексеев, Н.Т Федоренко, Л.З. Эйдлин, Е.А. Серебряков. Определенным итогом в изучении поэта явилась книга переводов «Цюй Юань. Стихи» (1954) с предисловием Н.Т Федоренко. Позднее он опубликовал статью «Проблема Цюй Юаня» (1956), в которой полемизировал с Ху Ши и доказывал исто­ричность личности поэта и аутентичность его произведений. Творчеству Цюй Юаня посвящена работа Е.А. Серебрякова «О Цюй Юане и чуских строфах» (1969), где впервые рассмотрена система образов поэмы «Ли сао». Первый опыт анализа и перевода песен юэфу эпохи Хань принадлежит Ю.К. Щуцкому: именно он обратился к знаменитым «Стихам о жене» Цзяо Чжун-цина (1935).
 
Активное изучение китайской поэзии развернулось в 60-е и особенно в 70-е годы. Тогда же наметилась тенденция возвращения к проблеме определения границ художественного слова в древней словесности —  тема прозвучала в работе Б.Б. Вахтина «Письменные памятники классической древности как литературные произведения» (1969). Новые поиски отечественной фольклористики, ознаменовавшиеся в 60-х годах интересными теоретическими обобщениями, не обошли и синологию. Так, народная поэзия исследуется как самостоятельный феномен в от­дельных жанрах: «Древняя китайская поэзия и народная песня...» (И.С. Лисевич, 1969), «Возникновение юэфу» и упомянутые выше «Заметки...» (Б.Б. Вахтин, 1958, 1971). В работах И.С Лисевича, Б.Б. Вахтина, Л.Е. Черкасского рассматриваются также основные жанры автор­ской поэзии древности и поэты Сыма Сян-жу, Шэнь Юэ и Цао Чжи.
 
В опубликованных в 70-е годы работах был поставлен ряд кардинальных проблем синологии. Одна из них — идея о жанровом характере традиционной системы литературы и ее иерар­хической структуре, которая наглядно проявляет себя в любой традиционной поэтической антологии. О жанрах сун («гимны»), фу («оды»), ши («регулярный стих») писал И.С. Лисевич (1979). Полное исследование специфики основных поэтических жанров классической литературы — ши и цы (песенная, или романсовая, поэзия) опубликовал Е.А. Серебряков в 1979 г. Впервые в синологическом литературоведении с большой отчетливостью он опи­сал ритмические особенности каждого жанра, его функциональное назначение, присущий ему круг тем, характер поэтических образов. В работе показано, что новый жанр поэзии цы — это и символ эволюции жанровой системы (которая уже начинает не только строиться на вэньяне, но и использовать элементы раз­говорного языка), и знак наступления новой эры лите­ратурного процесса. Следует упомянуть также работу И.С. Смирнова «О китайском поэтическом жанре цюй» (1978).
 
Проблема китайского стихосложения разрабатывалась, например, в работах Б.Б. Вахтина «Развитие китайского стихосложения — древность, средние века, эпоха Воз­рождения...» (1967) и Л.З. Эйдлина «Параллелизм в поэ­зии Бо Цзюй-и» (1946). Еще В.М. Алексеев в своих работах о танской поэзии создал детальное представ­ление о тематическом своеобразии китайской средневе­ковой поэзии. В книге Л.З. Эйдлина «Тао Юань-мин и его стихотворения» (1969) автор продемонстрировал образец работы переводчика с текстом исследуемого памятника и с его традиционными комментариями, стремился создать образ китайского поэта и — через его поэзию — образ китайской поэзии в целом. Тема была продолжена в серии весьма детальных исследований Л.Е. Бежина («Под знаком „ветра и потока“...», 1982) и М.Е. Кравцовой («„Красавица“ — женский образ в китайской лирике...», 1983). Рассмотрение творчества поэта в контексте его лич­ностного самосознания исследуется в работе Е.А. Серебрякова «Роль личных имен в китайском стихе» (1987). Тема традиционного мировоззрения — даосизма, буддизма, конфуцианства — типична для многих работ о поэзии, так как иного пути к пониманию творческой личности в китайской традиционной культуре нет. Но в ряде работ эта проблема является главной. Прежде всего это монографии Г.Б. Дагданова «Чань-буддизм в творчестве Ван Вэя» (1984) и «Мэн Хао-жань в культуре средневекового Китая» (1991), а также статьи А.С. Мартынова «Буддизм и конфуцианцы: Су Дун-по и Чжу Си...» (1982) и «Конфуцианская личность и при­рода» (1983).

 

 

В 80-90-е годы синологам-литературоведам стало очевидно, что существует определенный круг памятников и тем, исследовать которые методами и приемами описания, имевшимися в арсе­нале ученого прежних лет, невозможно. Некоторые переводы и идеи оказались устаревшими, что прежде всего свидетельствует о появлении новой исследовательской базы, созданной новыми публикациями памятников, археологическими раскопками, а также работами в области общей теории литературы. Особенно ярко эта ситуация проявилась в области изучения древней и средневековой поэзии, где сформировался методологически новый комплексный подход к литературному явлению (см. работы 1990 и 1997 гг. С.В. Зинина о жанре яо [4] и исследование 1992 г. В.В. Дорофеевой о пространственных представлениях в «Ши цзине»). Наиболее полно новая тенденция воплощена в работе М.Е. Кравцовой «Поэзия Древнего Китая. Опыт культуро­логического анализа» (1994). В ней впервые в отечественной синологии поднимается проблема этнокультурной ситуации древнего Китая, особо выделяется «южный» регион, где возникла уникальная литературная традиция, связанная с именем Цюй Юаня. При исследовании его поэ­зии впервые применена методология, уже отработанная на исследованиях эпоса, мифа и фольк­лора. В работе представлен наиболее полный очерк о Цюй Юане, чье творчество рассматри­вается и в аспекте мифологии, сложившейся в царстве Чу, и в аспекте чуского жречества. В книге показана продуктивность культурологического подхо­да к изучению древних литературных текстов, охватывающих космологические представления, культы и жре­ческую практику, основные мировоззренческие систе­мы и поэтологические воззрения на поэта и творчест­во. М.Е. Кравцова продолжает начатую В.М. Алексее­вым традицию антологического представления образ­цов китайской поэзии: в корпус книги входит «Анто­логия художественных переводов», собранная автором.